Читаем без скачивания Горькое молоко – 3. Сайга для деда. В погоне за кардиналом - Владимир Козлов

– Иван Романович, вы старым ни когда и не были. То, что Дедом зовут, я считаю это почётно и уважительно! Не забывайте, что пацан считается до семидесяти лет, – сказал Колчак.

– Это Вовка на зоне так считается. Там, если с умом жить, можно сохранить свою молодость и здоровье. А на свободе в наше время трудно сохранить не только здоровье, но и жизнь. Чего там говорить, – махнул Дед рукой, – сам – же недавно убедился.

– Это они сорвались от нас эти ублюдки. Сами себя порешили, а так бы им всем труба была, – сказал Серый. – Хозяин их мент, смерть свою нашёл быстро. За Захара, получил пулю в Австрии. Пашу Петухова, и одиночная камера не спасла. Теперь все подобные им отморозки хвосты поприжмут здесь. Пускай знают, что за смерть вора отвечать придётся всегда, несмотря на сроки давности.

– Не все погибли, – поправил брата Колчак, – один сгинул в неизвестном направлении и до сих пор не найдут. Но это всё дело времени. Найдут и его.

– А что – же с бичами стало, которые работали на заимке? – спросила Ирина.

– Их отпустили, они не при делах были. И чем они питались, никто ничего из них не знал, кроме Гаврилы и хозяев этой заимки

– Ужас, какой – то, – сказала Ирина, – в наше время и каннибализм.

– Каннибализм давно в России ходит, как только распался союз. И предприятия, которые строил весь народ, живоглоты стали раздирать как сочные отбивные котлеты. Эпидемия идёт уже несколько лет, – сказал Иван Романович.

– Дед, а кто в этом виноват? – только коммунисты, – изрёк Беда.

– Я никогда ни в одной партии не состоял, – спокойно начал рассказывать Иван Романович. – Из октябрят меня исключили, когда я в первом классе сломал нос у Буратино, которого выпилил мальчик из нашего класса. А в пионерах, я меньше суток был. В двенадцать часов двадцать второго апреля мне повязали галстук, а двадцать третьего в восемь часов тридцать минут с меня сняли его. Можно сказать, я заслуживаю себе место в книге Гиннеса, и исключили меня за то что, я снёс с памятника голову Ленину, который стоял у нас в густом сквере. Сегодня не только памятника не осталось, но и сквера нет. С этих пор я ни в одной партии не состоял. Поэтому и карьеру себе не сделал, а возможности были. Я к чему это говорю. Вы молодые и о нашей жизни, которую мы прожили с тётей Ирой, плохо знаете. Виноваты не коммунисты, а коммунисты – ренегаты, которые, как клопы затесались в партию, словно в старый тюфяк. И то, что было плохо при социализме, виноваты именно вот эти самые ренегаты. Они палки в колёса совали всему народу. Отчего до сей поры ругают коммунистов все кому не лень. А чего их поносить? – развёл руки Дед. – Не смотря, что в партии было достаточно приспособившихся предателей, которые портили график социалистического строя, мы жили всё равно неплохо! Сами посудите; квартиры бесплатно, учёба и лечение бесплатно. Нищих не было. А сейчас на помойках бомжи в очереди выстраиваются. И что самое страшноё, поносят коммунистов, именно те, кто вскормлен был прежним социалистическим строем, а это я приравниваю к самому настоящему предательству. Эти люди никчемные. Не дай бог, завтра придёт к нам интервент, – страшно подумать, – Родину защищать не кому будет. Патриотизма нет у них никакого. Меня за то, что я голову Ленину оторвал, исключили из пионеров и пожурили. Я вспоминаю, – фильм в детстве смотрел, как в Германии, три подростка исказили портрет Гитлера, подрисовали ему бороду и очки. Их расстреляли за это.

– Иван Романович, так это фашизм в то время был, – перебил его Колчак.

– А ты попробуй сейчас сотвори публично с портретом губернатора что ни будь, – внушительно посмотрел Колчаку в глаза Иван Романович, – тогда будешь сравнивать, при каком строе мы живём. Знаменательный праздник День Победы проводят на площади девятого мая. Вспоминают с трибуны подвиги наших героев – земляков. И словом никогда не обмолвятся, что они все до единого были коммунистами. А всего героев Советского Союза, в Отечественную войну было почти двенадцать тысяч человек, из них девять тысяч коммунисты и полторы тысячи комсомольцев. Это не считая финской войны и озера Хасан. На их примере воспитывалось поколение советских людей. Наша отчизна была самая уникальная и многонациональная, не сравнима ни с одной страной. О могуществе её я молчу. Зачем сегодня так нагло врать молодёжи, что было плохо? – Зачем народу говорить про сталинские лагеря? Сколько людей в них сидело. Ни кому это не нужно. Лучше боритесь с тем, чтобы наша молодёжь не знала, что такое тюрьмы, лагеря и наркотики. Сейчас лагерей больше стало, чем при Сталине, и естественно людей больше сидит. Когда я сидел, не то чтобы кто, то из надзирателей или ментов имел право ударить заключённого, а грубого слова не говорили. Сейчас фильмы показывают, что творят эти силовые структуры с арестантами, диву даёшься, такого издевательства немцы с пленными не творили. Я когда у тебя Вовка был на свидании, тогда ночью привезли этап. Слышно хорошо было, как они натуральным образом убивали заключённых, закованных в наручники. И по выкрикам конвоя, сложно было разобрать, кто из них преступники. Конвой этот после бы посадить в одну камеру с этими арестованными, на один часик. Узнали бы, сколько стоит дубинка и их кованые ботинки. Вот вся милиция за такие издевательства и получает адекватную реакцию.

– Дед у нас на зоне, насчёт этого порядок был, никогда ни кого не избивали, а конвой это другое дело. Они потешаться любители. А почему, – потому что туда идут бывшие обиженные и те, кто в армии правил дедовщину, – сказал Серый.

– Вас на зоне не били, потому что ты сидел на городской командировке, – выдал свой аргумент Дед. – Откуда до власти рукой подать. Хотя Калину угробили в городской зоне.

– Я думаю, всё зависит от начальника, – высказал своё мнение Колчак, – у нас в лесу, хозяин не запускал ОМОН, веселится. Знал, что их процедуры над заключёнными к хорошему климату не приведут. Но, как только он ушёл на пенсию, прислали другого начальника, который и подчинённых настроил под стать себе. А им только этого и надо было. У них там династии надзирательские с дореволюционных времён. Вот у себя дома на кухнях, с малых лет они проходили нравы зоны. Для них заключённые это не люди. С приходом нового начальника, они начали зверствовать, но тоже до поры до времени. Прокурора вызвали зэки, после чего они лютость свою ослабили. А тех, кто писал жалобы, потом всех в БУР бросили. Лично меня никогда не били, ни конвой, ни надзиратели.

– Всё равно жизнь дрянь, – не успокаивался Иван Романович. – Наш двор вырос после войны при Сталине, за один год. Сегодня в России растут только тюрьмы, церкви, кладбища и дворцы разрушителей нашей бедной России. В нашем дворе когда – то в каждой семье были спортсмены. А сейчас в кого ни кинь палку, обязательно в тюремщика попадёшь. В шестидесятых годах мы с моим другом Кадыком попали на скамью подсудимых, так это была сенсация, не только во дворе, но и в городе. И освободился я, ко мне на заводе подошли, с доверием и добротой. В бригаду хорошую зачислили. А бригады раньше дружные были, друг за друга горой. В те времена слово бригада носила определённый смысл, – это в первую очередь дружеское чувство локтя, не то что сейчас боится, каждый, как бы его не подсидели на рабочем месте. Вот такая жизнь племяши у нас была. А сейчас нужного внимания ни кому не уделяют. Ни освободившимся из заключения, ни отслужившим в армии и даже выпускникам вузов зачастую указывают на дверь. Я согласен сменился строй, но не надо поганить историю. Скажите партии спасибо и продолжайте править, но не хищническим путём и без коварных экспериментов на народе.

После этого на кухне наступила тишина, но как оказалась ненадолго. Вовка Колчак решил ещё подогреть Деда новой темой:

– Дед тебе пить нельзя, ты сразу около себя образуешь партийную ячейку, – сказал он Ивану Романовичу. – Ты одного не поймёшь, что народ стал жить свободней! А свобода подразумевает счастье!

– Чем же он свободней стал? – привстал со стула Дед. – В том, что хочешь, трудись, – хочешь, бичуй? Я по молодости тоже завидовал американцам, когда нам показывали безработных янки и в газетах и по телевизору. Они протестовали против безработицы в такой одежде, которую мы только по праздникам одевали. И я тогда думал, вот люди, как классно живут, одеты, обуты, с сытыми рожами на демонстрацию пришли. Отдыхали – бы. Это я так думал, когда мне после длительного отдыха на работу не хотелось идти. И я сейчас понимаю, что указ – «хочешь не работай», был подготовлен правительством не ради нашей свободы, а они знали наперёд, что с приватизацией пойдёт крупномасштабное сокращение штатов на производствах. Я вот год назад был на охоте в Орлах, так там наше новое руководство завода построило себе охотничий домик, который больше похож на феодальный замок. Ни один из них настоящим охотником не является. Так просто подражают моде снобов. Все они до одного ни одной акцией завода не владеют, а являются верными псами хозяев, и больше половины из них были раньше ярыми коммунистами. Увидав меня, с охотничьим трофеем, они пригласили меня к своим шашлыкам с водкой. А когда нахрюкались, как свиньи – повели разговор о заработной плате рабочих. Решали, стоит им повышать заработную плату или нет. Один из них сказал: